Колин стоял и смотрел на брата своим обычным непроницаемым взглядом.
Повернувшись, Натан схватил помявшуюся рубашку, чтобы отереть вспотевший лоб. Солнце сильно нагрело ему спину, и теперь он был рад прохладному морскому бризу, ласкавшему его раскаленное тело.
– Выбиваю ли я досаду... – повторил он. – Да, если честно, так и есть.
– Судя по шуму от ударов, доносившемуся до меня все утро, ты действительно раздосадован. – Колин показал в сторону работы Натана. – Похоже на загон.
– Может, ты и не обратил внимания, но я прибыл в имение с животными.
– Да уж, было сложно не заметить мычания, хрюканья, кудахтанья, лая, мяуканья, кряканья и... какие звуки издает эта коза?
– У этой козы есть имя: Петуния.
Колин покачал головой:
– Я действительно не могу понять, зачем ты держишь этот зверинец, но куда загадочнее другое: с какой стати было тащить их всех так далеко, в Корнуолл? А во что я, хоть убей, не могу вникнуть, так это почему ты возишься с глупым животным, да еще с таким именем.
– Не я давал ей имя. Это миссис Фицхарбинджер, моя пациентка, которая, собственно, и подарила мне козу.
– Очевидно, бедная миссис Фицхарбинджер не могла больше терпеть этого запаха. По крайней мере мне еще не приходилось нюхать такие... цветочки. Мерзкое животное.
– На твоем месте, Колин, я бы выбирал слова. Петуния очень чувствительна к оскорблениям и обожает бодать в зад тех, кто плохо о ней отзывается. – Он бросил взгляд на козу, которая, услышав свое имя, прекратила увлеченно поедать пучок цветов и уставилась на него агатовыми глазами. Фиолетовые цветы и стебли высовывались у нее изо рта, а подбородок усиленно ходил вперед-назад. Колин усмехнулся:
– Ну, если ее прозвать по ее любимым блюдам, она бы легко могла быть Платком, Пуговицей, Веленевой Бумагой...
– Да, она любит есть бумагу.
– Мне открылось это утром, когда тварь проглотила записку, которую я положил в карман жилета. Тогда же я лишился и пуговицы. – Он гневно посмотрел на Петунию. Та с отсутствующим видом продолжала жевать.
– А что с твоим платком? – спросил Натан.
– Это было вчера, – скривившись, ответил Колин. – Она что, не знает, что должна есть траву?
– Вообще-то козы предпочитают кустики, деревца, листья и колючки.
– По-моему, она отдает предпочтение всему, что не прибито к земле. При каждом удобном случае...
– Возможно. Но лучше бы ты о ней так не говорил. И береги свой зад. – Натан приподнял бровь. – А записка, видимо, была от юной леди? У Петунии превосходный аппетит на любовные письма.
– Полагаю, это потому, что она умеет читать, да?
– Ну, я бы не был потрясен, узнав, что так и есть. Животные гораздо умнее, чем мы думаем. Например, Реджинальд отличает яблоки от клубники, которая ему не по вкусу.
– Уверен, что Ларс и все остальные садовники вздохнут с облегчением, узнав об этом. Особенно когда получат известие о печальной участи петуний. И который из твоего стада Реджинальд? Гусь?
– О нет. Свинья.
Колин взглянул туда, где лежал Реджинальд, нежась в лучах свинячьей славы под ближайшим вязом.
– Ах да, свинья. Конечно. Еще один подарок от благодарного пациента?
– Нет, он был платой за лечение от больного.
– Который, видимо, думал снабдить тебя свининой, ветчиной и беконом.
– Да, наверно. Как повезло Реджинальду, что я не ем бекон!
– И говядину! Я про эту корову.
– Дейзи. Ее зовут Дейзи, – поправил брата Натан. Белое в черных пятнах парнокопытное мирно жевало траву по соседству с Реджинальдом. – Посмотри на нее. Один лишь взгляд этих сияющих карих глаз, и даже ты поймешь, что свежее молоко – еще не все, на что она способна.
– О Боже, – обреченно вздохнул Колин, – тебе – в сумасшедший дом. Петуния, Дейзи... у них у всех цветочные имена?
– Нет, мастифа зовут По.
– Судя по его размерам, это можно принять за сокращение от Потрошитель Опаснейший?
– Нет, братец, скорее Пожиратель Обуви. Считай, тебя предупредили.
– Благодарю, – саркастически усмехнулся Колин. – По – тоже плата от благодарного пациента?
– Да.
– Полагаю, утки, гуси, кот и ягненок...
– И они, все верно.
– Для тебя будет большим потрясением узнать, что обычно врачам платят за услуги деньгами?
– Я беру деньги. Иногда.
– Должно быть, в самом деле иногда, при таком-то зверинце.
Натан пожал плечами. Были вещи, в которых ни Колина, ни отца он не мог убедить. Ему, к примеру, было очень комфортно жить в небольшом домике, без особой роскоши, что для них совсем непонятно. Заодно Натан перестал доказывать, что животные – его друзья. Его семья. И они были нужны ему здесь, чтобы помочь пройти испытание, приближение которого он явственно чувствовал.
– У меня достаточно средств, чтобы иметь крышу над головой и кормить моих пушистых и пернатых друзей.
– Ты стал более покорным, не то что раньше, – сказал Колин.
Тотчас стало ясно, что нельзя больше игнорировать стену между братьями, о которой вчера, с приездом Натана, не вспоминали. Но о прошлом ему все равно говорить не хотелось.
– Более покорным, – повторил Натан за братом. – Да, и меня это устраивает.
– Здесь твой дом, Натан. Ты не обязан был уезжать.
Фраза была довольно мягкой и спокойной, но сильно задела Натана.
– Не был обязан? – переспросил он, разозлившись. Колин смотрел на него изучающим взглядом в течение нескольких долгих секунд. Его зеленые глаза, которыми он пошел в их покойную мать, заставляли Натана предаваться непрошеным воспоминаниям. Наконец Колин повернулся и, глядя в пространство, сказал:
– У тебя был выбор, и не один.
– Неужели? Отец настаивал на моем отъезде! К чему было оставаться?
– Он тогда злился на тебя. А ты на него. Он ведь писал тебе, предлагал вернуться.
– Да, но тогда я уже обосновался в Литл-Лонгстоуне. – Он убрал волосы со лба. – В то время как наши с тобой отношения вполне сносны, между мной и отцом стоит преграда, и я уже не уверен, что смогу пробить в ней брешь.
Не стоило добавлять «между нами тоже стена» – отсутствие взаимопонимания было очевидным, и слова висели между братьями, будто сырой туман.
Колин медленно кивнул:
– Ты и не собирался возвращаться.
Натан небрежно взглянул мимо Колина, затем снова посмотрел на брата:
– Нет, не собирался.
– И все же ты здесь.
– Письмо лорда Уэксхолла не оставило мне выбора.
– А я подумал, ты ухватился за возможность исправиться в глазах окружающих.
– Поверь, эта самая возможность и есть единственная причина, по которой я приехал сюда. – Чувство вины укололо Натана, но ведь он сказал чистую правду, и стало легче. Лжи между ними уже было предостаточно.
